Тема VIII. Западноевропейский рационализм (Новое время)

 Лекции 16 – 18

 

Вопрос 1. Общая характеристика рационалистического типа культуры

Принцип рационалистической культуры. Мы переходим к рассмотрению нового исторического типа культуры, который следует за средневековой религиозной культурой и принципом которого является абсолютное свободное понятийное мышление, понимаемое человеком в качестве своей сущности. Здесь преодолевается раздвоенность духа, которая была характерна для Средневековья, когда человек разделял мышление на свое конечное мышление и на бесконечное мышление Бога. Теперь эта граница исчезла, и то, что было раньше божественным, теперь рассматривается поистине как человеческое. Все, что в

Средневековье приписывалось Богу как его атрибуты, именно бесконечность мышления, бесконечность воли – теперь все эти духовные свойства приписываются человеку. И мы должны понимать, что в этом духовном акте человек возвращает себе то, что он, в силу исторической неразвитости предшествующих типов культуры, от себя отчуждал, вкладывал в потустороннее существо – в Бога. В рационалистической культуре человеческий дух наконец воссоединился сам с собой. Поэтому обожествление человека, как явная тенденция Нового времени, особенно на контрасте со Средневековьем, – это тенденция возвращения человеку человеческого, тенденция воссоединения человека со своей собственной сущностью. Эту характерную для культуры Нового времени тенденцию терминологически можно обозначить как антропоцентризм – от греческого слова «anthrōpos», что значит «человек». Этот термин представляет культуру Нового времени как такую, центром которой является человек. Однако обратите внимание на то, что для характеристики рационалистического типа культуры этот термин надо применять с дополнительными уточнениями. Взятый сам по себе, он слишком широк для понимания этой культуры и не выражает ее собственной сути. Действительно, в любой культуре человек всегда находится в центре духовного творчества. Нет такой культуры, где человек был бы на периферии. Поэтому дело не в том, является человек центральной фигурой культуры или нет, а в том, как понимается человек в той или иной культуре. Ведь и в природном типе культуры в центре – человек, но это человек природный, человек, духовность которого понимается и выражается через его природные функции. И в эстетическом типе культуры человек тоже находится в ее центре, но это человек, взятый в аспекте его красоты, прекрасный, эстетически совершенный человек. Даже средневековая религиозная культура – это тоже культура, где мы можем поставить в центре человека, но здесь человек сопряжен с верой в Бога, а совершенством такого человека является Богочеловек, Иисус Христос. Поэтому можно сказать, что и Средневековая культура – это культура антропоцентрическая, но в центре ее стоит Богочеловек. Если применять термин «антропоцентризм» для характеристики рационалистической культуры, то всегда следует иметь в виду, что в центре этой культуры стоит не просто человек, как ее субъект, а человек мыслящий, человек свободный, осуществляющий свой разум в понятийном мышлении и свободной воле. Сам термин «рационалистический» происходит от латинского слова «ratio», что означает «мышление», «разум», поэтому рационалистическую культуру можно еще назвать культурой разума.

Человек, сконцентрировавший дух в себе, осознавший свое мышление и свою волю в их бесконечных возможностях, выступает как абсолютно свободное существо, как абсолютно свободный человек. Свобода в рационалистической культуре достигает своей абсолютности и выступает как ее высшая ценность. Свобода есть категория и ценность и средневековой культуры, только здесь свобода осуществляется не через понятийное мышление, а через божественную любовь, которой наполнен каждый человек. Однако в Средневековье свобода всегда выступает не в абсолютной, а в какой-то особенной форме, человек осуществляет свою свободу в рамках какой-то определенной сферы деятельности, в рамках своего призвания, которое предопределяется Богом. В Средневековье человек свободен служить Богу на том месте, на которое Бог его призвал, – кто-то служит крестьянином, кто-то ремесленником, кто-то рыцарем, а кто-то священником. Т. е. это всегда свобода, которая связана с какой-то особенностью бытия человека, с его сословной принадлежностью, это свобода, имеющая некоторую границу, которая задается не самим человеком, а предустанавливается Богом. Новое время, в противоположность средневековому пониманию свободы, разрабатывает понятие о безграничной свободе, о свободе, которая для человека не связана ни с какой предопределенностью. Первые идеологи рационализма – а это, главным образом, итальянские мыслители XIV – XVI вв., которые называли себя гуманистами (от латинского «homo» – человек), интерпретировали свободу человека именно как отсутствие у него всякого заведомо определенного способа бытия, всякого определенного места в мире. Бог, в отличие от всего другого, не назначил человеку какой-то особый образ существования, Бог наделил человека свободой – свободой самому себе найти место в мире. Причем, человек может поместить себя на любую ступень бесконечной божественной лестницы от низших существ к высшим. Человек может низвести себя до животного существования, а может поднять до Бога. Вы знаете известный стих Державина, который Пушкин берет в качестве эпиграфа к одному из своих произведений: «Я – червь, я – Бог, я – раб, я – царь!», – вот диапазон человека, от рабства до свободы. Именно в этом – в способности самому определить свой образ бытия – и состоит, в понимании рационалистической культуры, главное назначение и свойство человека. Благодаря этой способности человек понимается новой культурой как существо универсальное, как существо, которое потенциально вмещает в себя все, как существо в своих возможностях всезнающее и всемогущее – как Бог. Рационалистическая культура ставит человека на место Бога. Отныне все свои перспективы человечество связывает исключительно с развитием собственного духа. Человек – точка пересечения всего в мироздании, он – творец мира. И он отвечает за все. Вот таков принцип рационалистической культуры.

Этнохронология рационалистического типа культуры. Рационалистический тип культуры начинает формироваться со средины II тыс., и особенность этого историко-культурного типа состоит в том, что он не завершен во времени. Поэтому его смысл, его предназначение для нас еще не выступили в конечной определенности. Мы можем говорить только о процессе формирования рационалистической идеи, о тех этапах, которые она прошла, но мы не можем характеризовать ее во всей полноте, как мы характеризуем, к примеру, эстетический или религиозный типы культуры, поскольку они исторически завершены, и их истина полностью выявлена. Мы сами – дети рационализма, формируемся и живем в этом типе культуры, независимо от того, осознаем мы это или нет. Мы находимся внутри развивающейся рационалистической культуры, и в силу этого некоторые моменты этого типа культуры могут быть для нас еще не понятными, и его перспективы не всегда очевидными. Это надо иметь в виду, это составляет существенную сложность для научного анализа рационалистической культуры. Но то, что уже произошло, то, что составило начальные исторические фазы рационалистического типа культуры, может быть научно выражено. И мы, как субъекты этого типа культуры, должны это сделать.

Какие народы осуществляют этот тип культуры? Рационалистическая культура начинает формироваться в недрах старого типа культуры, т. е. в недрах средневековой христианской культуры. В истории культуры, всегда происходит так, что новая идея формируется сначала, можно сказать, в чреве предыдущей культуры, проходит в ней стадию своего внутриутробного развития. Где родилась религиозная идея, где протекал начальный этап ее развития? В Римской империи, которая по типу культуры выступила восприемницей эстетической греческой культуры. Именно здесь, в греко-римском мире зародилась христианская идея, а когда эта идея сформировалась окончательно, она перешла на почву нового молодого этноса, именно на почву германских народов. То же происходит и с рационалистической идеей. Рождается и свое «эмбриональное» развитие она проходит в недрах христианской Европы. Значит, ее рождение и первое оформление мы связываем с христианскими западноевропейскими народами. Но, говоря об этническом носителе рационалистического типа культуры, мы должны выделить еще и иные этнические силы, которые выступили в развитии этой идеи. Мы должны сказать об этносе, который отпочковался от западноевропейских народов и оформился в относительно самостоятельный этнос, – это североамериканский этнос, народ Соединенных Штатов Америки, культура которого изначально коренится в рационалистической культуре западноевропейского образца, где рационализм тесно переплетается с христианством. Наконец, мы должны сказать о российском этносе, который представил миру новый, отличный от западноевропейского, тип рационализма, именно коммунистический вариант рационалистической культуры.

Итак, рационалистическая культура, будучи в хронологическом отношении открытым типом культуры, на сегодняшний день прошла два этапа. Первый – это период развития рационалистической культуры, вышедшей из недр культуры христианской и во многом опирающейся на нее как на свою непосредственную духовную основу. Это – западноевропейский рационализм. Его существенной особенностью является то, что он возникает и развивается еще под эгидой христианства, а поэтому его собственные идеи смешаны с христианской религиозной идеей. Следовательно, в этой форме мы имеем еще рационализм непоследовательный, и эта непоследовательность приводит западноевропейскую культуру к кризису, именно кризису рационалистической идеи в той форме, которую она получила в своем первом историческом выражении. Этот первый этап рационалистической культуры охватывает период с середины II тыс. по XIX – начало XX в. Второй этап развития рационалистической культуры – это рационализм, который развился на почве российского этноса уже в XX в. и выразился в форме коммунизма. Коммунизм не представляет какого-то радикально нового по отношению к рационализму типа культуры, поскольку коммунизм очень последовательно основывается на идее науки, значит на идее понятийного мышления, а поэтому он является видом рационализма. Если западноевропейский рационализм можно уподобить младенческому состоянию рационализма, то коммунистическая, российская, советская форма рационализма – это его детство. Отсюда нужно понимать и те неприглядности советской истории, которые сейчас, не без труда, осмысливаются в науке, ибо ребенок это существо неразвитое, а поэтому злое и доброе, разумное и неразумное в нем выступают непосредственно и переходят друг в друга, – это особенность любой культуры, находящейся на ранней стадии своего развития.

Западноевропейский рационализм и рационализм коммунистический – два исторически пройденных этапа рационалистического типа культуры. Как видите, рационалистическая идея еще не исполнилась во всех своих возможностях и, судя по всему, еще едва ли достигла своей зрелости. Но о двух названных исторических ее формах мы уже можем говорить определенно.

Соотношение форм культуры в рационализме. Как выступают формы культуры в этом историческом типе? Очевидно, что на первое место в нем выходит наука, поскольку именно она есть форма, в которой понятийное мышление, являющееся принципом рационалистического типа культуры, реализует себя всецело. Что касается других сфер духовного творчества, то они не исчезают, не растворяются в духе рационализма. Искусство и религия продолжают существовать и развиваться, но в новой культуре они вынуждены приспосабливаться к ее основополагающей идее. Это проявляется и во внешних формах их существования, т. е. религия и искусство, сохраняя свою особенность, получают новое место в системе культуры, новое оформление, новые принципы взаимодействия друг с другом и с наукой. Они реформируются по своей сути, по своему содержанию. Это реформирование главным образом имеет тенденцию к рационализации. Искусство, религия проявляют в себе мыслительно-понятийный компонент, начинают развивать в себе этот компонент, насколько это для них вообще возможно. Причем, заметьте, рационализация искусства и религии в культуре Нового времени принципиально отличается от того процесса тотальной религиозности культуры, который мы обнаруживали в Средневековье. В христианской культуре религия сознательно берет на себя функцию культурообразующей формы и ставит под контроль все остальные виды духовной деятельности людей, ограничивая, тем самым, свободу духовного творчества рамками христианской идеи. Отсюда односторонность средневекового искусства и науки, вектор развития которых предопределен христианской доктриной. В культуре Нового времени рационализация всех форм духовной деятельности идет скорее изнутри и проявляет изменившееся состояние эстетического и религиозного сознания новой культурной эпохи. Рационализм не может быть насильственно внедрен в духовное творчество хотя бы потому, что в самой своей основе он имеет принцип свободы, ведь мышление есть стихия свободы и не терпит никаких ограничений. Поэтому рационалистические тенденции, которые явно обнаруживаются как в искусстве, так и в религии современной культуры выражают дух самой культуры и это происходит свободно. Наука, как высшая форма духовной деятельности человека, вообще не нуждается в прямом подкреплении своих истин со стороны искусства или религии, наука самодостаточна в своем творчестве. Не она подчиняет себе культуру, но культура, во всех своих проявлениях, как в своей собственной сфере, так и в мировоззренческом и идеологическом своем функционировании, выбирает науку в качестве главного ориентира, если хотите, поверяет алгеброй и гармонию, и веру.

Имея в виду эти общие предварительные принципы, давайте приступим к разбору западноевропейского рационализма в его основных формах.

 

Вопрос 2. Искусство в западноевропейской рационалистической культуре

Прежде всего, давайте укажем общие тенденции в развитии западноевропейского искусства Нового времени. Мы сразу должны сказать, что видами искусства, которые здесь господствуют, являются живопись, музыка и художественная литература. Те виды искусства, которые главенствовали в предшествующие культурные эпохи, именно архитектура и скульптура, по интенсивности развития и значимости художественных произведений уступают свое лидерство другим видам искусства. Причем, обратите внимание, если художественная литература имела существенное значение в эстетическом творчестве любого исторического типа культуры, так как художественное слово – это вечная, всегда актуальная форма самовыражения духа, то в отношении живописи и музыки мы должны сказать, что эти два вида искусства впервые получают столь интенсивное развитие только в Новое время. В предшествующих исторических типах культурные условия не были благоприятными для развития этих двух форм. Поэтому мы можем считать живопись и музыку искусствами, представляющими дух Нового времени, дух рационализма и именно только в этом духе получившими свое развитие. Если архитектура и скульптура уже в эстетическом типе культуры достигли в своем развитии классической формы, если античная литература выразила себя в таких шедеврах, что они явились образцом для поэтического творчества последующих эпох, то живопись и музыка в культуре человечества, если и существовали ранее, то лишь в качестве придатка к другим формам духа, причем, не только эстетического или религиозного, но и общественного, как, например, в Китае. И только в Новое время живопись и музыка развились настолько, что смогли стать на собственную основу, выделиться в сфере искусства в самостоятельные виды эстетического творчества. Значит, можно сказать, что только в эпоху рационализма все формы искусства достигают своей развитости.

То обстоятельство, что все простые виды искусства к этому времени достигли расцвета, определило свойственную только Новому времени тенденцию в сфере художественного творчества – искусство в целом обнаруживает тенденцию к синтезу различных видов искусств, к созданию сложных искусств. Сложные искусства, как, например, танец, пение, театр, существовали и в предшествующие культурные эпохи, но именно в Новое время этот процесс приобретает такую интенсивность, а сам синтез искусств – небывалое изящество и даже, можно сказать, изощренность. Появляются и развиваются такие сложные искусства, как опера, балет и, наконец, в плане сложности синтеза своего рода искусство искусств – кино. Остановимся на каждой из значимых сфер искусства рационалистической эпохи более подробно.

Развитие художественного творчества на новых рационалистических основах исторически начинается с живописи. Это первый вид искусства, который достигает расцвета в рационалистическом типе культуры, и уже на самых первых этапах живопись декларирует свой рационалистический характер. Особенно ярко это видно на примере личности идеолога и основателя живописи Нового времени итальянского художника Леонардо да Винчи, жившего в XV – нач. XVI в. в Италии и являвшего своим образом жизни и мысли универсальный тип европейского человека, для которого приоритетным выступал интерес к познанию мира, к раскрытию тайн мира, стремление к достижению господства над миром как выражению силы человеческого духа, человеческой свободы. Итак, самое главное в Леонардо – это то, что в нем находит выражение пафос познания мира, пафос раскрытия всех загадок мира и пафос господства человека над миром. А это есть пафос самой рационалистической эпохи, выдвигающей как высшую ценность культуры человеческое понятийное мышление, раскрывающее и преобразующее мир. Так вот, искусство, и в особенности живопись, для Леонардо не есть просто форма выражения человеческого духа в чувственных образах, не есть просто форма, в которой человек ищет прекрасное – искусство для Леонардо есть форма, через которую человек раскрывает тайны бытия, тайны мира, тайны природы, тайны самого себя, т. е. искусство – это прежде всего способ познания. Человеческое понятийное мышление для познания должно обязательно вступать в непосредственный контакт с миром, с природой, должно экспериментировать, ставить опыты. На этой начальной стадии познания, на стадии непосредственного чувственного соприкосновения с миром живопись становится средством, которое помогает человеку фиксировать этот опыт, осмысливать его результаты. Живопись, по Леонардо, должна остановить мгновение, выхватить какой-то фрагмент из пространства, т. е. вычленить нечто и обратить на это нечто человеческий ум. С другой стороны, выхватывая нечто эпизодическое в этом мире, живопись может и синтезировать, т. е. она может представлять предмет в целом. Живопись становится средством чувственного анализа и синтеза мира в пространстве. Поэтому живопись может исследовать то, что есть, и более того, живопись может создавать то, чего нет. Посредством живописи художник может изобразить то, чего в мире нет, но с точки зрения человеческого мышления должно быть. В универсальности художественного творчества Леонардо видно, что живопись для него не самоцель, а средство исследования мира, а значит, некоторая ступенька к понятийному мышлению. Это видно по тому, что от живописи он переходит к математике, к исследованию чистых свойств пространства, его количественных закономерностей, он переходит к механике, т. е. к изобретению таких материальных устройств, которые, основываясь на природных свойствах, могут производить нечто такое, что не могут производить природные объекты. Леонардо был и величайшим изобретателем, который оставил массу проектов различных технических устройств, он был и исследователем человеческого тела, он и медик, он и анатом, он вообще мыслитель, человек, доходящий до уровня философских обобщений, – поистине синтетическая натура. Именно в Леонардо наиболее сильно проявляется смысл всего новоевропейского искусства вообще и смысл новоевропейской живописи, в частности.

Одна из существенных проблем живописи Нового времени – это проблема традиции, т. е. проблема эстетического образца, идеала красоты, положенного в основание художественного творчества. Предшествующая, религиозная, культура не могла задать рационалистической культуре эстетическую парадигму. Средневековый дух культивировал такое отношение к чувственным вещам, такое отношение к прекрасному, которое чуждо искусству, поскольку прекрасное, вообще чувственное, бралось в Средневековье как средство восхождения к сверхчувственному божественному слову, сверхчувственной божественной мысли. Поэтому мир чувственных форм, мир прекрасного не имел особой ценности для Средневековья, и оно не создало традицию работы с этими формами, на которой могли бы основываться художники Нового времени. Поэтому в поисках образца они должны были заглянуть в глубь веков и восстановить традиции Античности, которая как раз чувственную форму, форму прекрасного и имела в качестве главной ценности культуры. Именно поэтому первые века развития европейской живописи, развития новоевропейского искусства проходят под лозунгом возрождения художественных ценностей Античности. Отсюда и название для этого духовного явления – Возрождение, или Ренессанс. Под знаком Возрождения, т. е. обращения к художественному наследию Античности, прошли несколько веков развития европейской культуры. В разных странах этот процесс смещался по временной шкале в ту или иную сторону, но усредненно можно ограничить его периодом с XIV по XVI вв. Поскольку в этот период тенденция возврата к эстетической парадигме античной культуры доминировала в новоевропейском искусстве, то нередко эти века вообще называют эпохой Возрождения. Однако надо уточнить, что в целом для формирующейся культуры новой Европы это довольно узкая характеристика, поскольку искусство, которое действительно стремилось к возрождению античного эстетического идеала, все-таки не отражало в себе все явления культурной жизни этого времени. Обращение к Античности, хотя и было существенной чертой этой эпохи, но нельзя признать это явление всеохватывающим для новоевропейской культуры XIV – XVI вв. в целом. Тем не менее в исторической традиции этот культурный период получил название Возрождения именно в силу декларируемой культурой этого времени приверженности к античным ценностям и стремлению к их историческому переносу в новую Европу.

В живописи Нового времени мы видим изменение предмета этого вида искусства. Живопись вообще всегда изображает нечто чувственное, нечто пространственное, нечто материальное, но при этом предмет живописи всегда так или иначе связан с человеком, можно даже сказать, что живопись всегда изображает человека. Вас не должно смущать, что в произведениях живописи мы не всегда находим прямое изображение человека, его образ – в любом случае живопись, независимо от своего непосредственного предмета, передает состояние души, состояние чувств человека. Наиболее полно эта задача решается тогда, когда предметом живописного изображения становится сам человек. Если мы посмотрим на средневековую живопись, то обнаружим, что она изображает человека только для того, чтобы он своим обликом символизировал истину более высокого порядка. Поэтому в средневековых живописных произведениях изображались люди, которые не своим внешним видом, а образом своей жизни могли разбудить в человеке стремление к этому сверхчувственному миру, – это, конечно, Богочеловек, т. е. Иисус Христос, это Богоматерь, т. е. Дева Мария, это библейские пророки, канонизированные деятели христианской церкви и т. п. В отличие от религиозного, в искусстве рационалистической культуры предметом изображения становится всякий человек, поскольку всякий человек может быть воплощением божественного духа, и не только в силу святости его жизни, но в силу того, что в нем вообще есть дух, и этот дух выражается в его внешности, в чертах его лица, в его теле – уже в силу этого человек достоин изображения и изучения. Человек в его телесности становится центральным предметом живописи.

Отсюда мы должны понимать и формирование основных живописных жанров – пейзаж, натюрморт, портрет. Какая связь у пейзажа с человеком? Пейзаж – это изображение природы, но не самой по себе, а природы как среды, в которой человек непосредственно обитает, среды, на которую человек переносит свои чувства и которую он всегда воспринимает через призму своего внутреннего духовного мира. Поэтому природа изображается как зеркало человека. В осеннем пейзаже, например, мы видим выражение человеческой грусти, в весеннем, напротив, – радости, надежды, устремленности в будущее и т. п. Для живописи становится интересен и мир искусственных вещей, т. е. создаваемая человеком в своем окружении «вторая природа» – это предметы быта, орудия труда, продукты, которые человек употребляет в пищу, его одежда и т. п. Эта вторая природа, созданная самим человеком и выражающая его характер, его духовное состояние, тоже становится предметом изображения в живописи. Появляется жанр натюрморта, который отличается от пейзажной живописи тем, что здесь изображаются не предметы живой, естественной, природы, а созданные человеком искусственные, неодушевленные вещи, отсюда, кстати, происходит и само название «натюрморт», что буквально, в переводе с французского, означает «мертвая природа».

Наконец, в живописи Нового времени центральным становится жанр, где человек является прямой целью изображения, – это жанр портрета, группового или индивидуального. В этом жанре важно все, что глаз художника находит в человеке, весь его облик – тело, лицо, выражение глаз, мимика, осанка – выражает достоинство человека, выражает человеческий дух, а поэтому вызывает эстетическое чувство и заслуживает художественного изображения. Интересно, что на раннем этапе становления новоевропейского искусства именно человеческое тело в большей мере привлекало интерес художников. Возможно, здесь сыграло свою роль снятие ограничений на изображение обнаженной натуры, которые стесняли живописцев более ранней эпохи, возможно, интерес к телу был прямым следствием попытки реконструкции античного идеала, который именно в изображении обнаженного человеческого тела, правда, средствами скульптуры, нашел свое наивысшее воплощение у греков. Как бы там ни было, но живопись Ренессанса оставила нам непревзойденные шедевры, изображающие прекрасное в человеческом теле. Характерной чертой ренессансной живописи является то, что изображается преимущественно женская натура, ибо именно с женщиной эстетическое сознание связывает идеал красоты, тогда как мужчина выступает носителем других черт – силы, мужественности, воинской доблести и т. д. Начиная с эпохи Возрождения, в живописи формируется традиция изображения прекрасного женского тела, притом эта традиция задает такие идеалы женской красоты, которые, сознательно или подсознательно, и по сей день существуют в каждом европейце. Возьмите знаменитые полотна «Рождение Венеры» Боттичелли или «Спящая Венера» Джорджоне – время не изменило степень их эстетического воздействия на зрителя, несмотря на века, отделяющие современников от времени их создания.

Портретный жанр на первых порах еще не порывает связи с христианским искусством. Часто предметом художественного изображение становятся библейские персонажи, и особенно популярным среди них является образ матери Иисуса Христа – Марии. В католической традиции богоматерь принято именовать «мадонна», отсюда и многочисленные портреты мадонн в ренессансной живописи. Формально эти сюжеты связаны с христианством, но это именно формальное обстоятельство, поскольку изображаются прекрасные женщины с их человеческими чувствами, мыслями. Мы видим не лица святых, а исполненные красоты и очарования лица живых земных женщин. Здесь мы должны назвать шедевр, который является самой знаменитой картиной этого цикла, – это «Сикстинская мадонна» Рафаэля, итальянского художника XV – нач. XVI в. Названа она так по наименованию монастыря, для которого писалось это произведение. Это полотно Рафаэля, так уж сложилось в культурной традиции, является олицетворением женской красоты, человечности и великой силы искусства. Хранящаяся в Дрезденской галерее «Сикстинская мадонна» по сей день привлекает к себе тысячи и тысячи людей со всего мира.

В развитии жанра портретной живописи мы должны отметить тенденцию переноса основного внимания художника на изображение человеческого лица. Лицо есть зеркало духа, и живописное полотно всем своим изображением стягивается к лицу как центру, как точке, фокусирующей внимание зрителя. Здесь мы должны назвать самого знаменитого мастера портрета, в котором разрабатывается именно человеческое лицо, голландского художника Рембрандта, творившего в XVIII в. Тело прикрывается одеждами, затемняется в игре света и тени на живописном полотне, оно как бы уходит в глубину картины, а на ее переднем плане высвечивается только лицо – вот как работал Рембрандт. Интересная деталь – Рембрандт пишет в основном стариков, ибо парадоксальным образом дряхлеющая плоть вмещает в себя богатый дух, и именно проявленность духа на фоне дряхлеющего телесного облика придает портретам черты глубокой, изысканной красоты. Так Рембрандт на контрасте физического и духовного в человеке, контрасте, в котором духовное способно преобразить даже физическую немощность, передает красоту и силу человеческого духа.

Европейская музыка Нового времени держится, образно выражаясь, на трех китах – это немецкий композитор Иоганн Себастьян Бах, живший в первой половине XVIII века; австрийский композитор Вольфганг Амадей Моцарт, вторая половина XVIII века; наконец, немецкий композитор Людвиг Ван Бетховен, конец XVIII – нач. XIX века. В чем заслуга этих трех великих гениев? Они написали такую музыку, слушая которую, человек посредством музыкальной гармонии, посредством звука ощущает абсолютное тождество себя и Бога, т. е. ощущает внутреннюю божественную полноту своей души. Они написали такую музыку, которая расширяет человеческую душу до бесконечных божественных пределов. У истоков такого музыкального творчества стоит Иоганн Себастьян Бах. Именно Бах, работая с музыкой храмовой, с музыкой органной, изменил ее функцию. Если в средневековом храме музыка только вела человека в Богу, намекала ему о Боге, приобщала человека к Богу, но одновременно сохраняла дистанцию между Богом и человеком, то Бах всю мощь божественной музыки обратил на разъятие пределов человеческой души, на расширение ее пределов до беспредельности Бога. Когда Бах сделал это, когда он всю мощь органной полифонии повернул внутрь человека, тогда появился Моцарт, который, осознавая эту божественную силу гармонии в человеке, начал с нею просто играть, наслаждаясь сознанием того, что божественная и человеческая суть есть одно и то же и в музыкальной гармонии творец может выразить это божественное во всей полноте. Гениальную интерпретацию этого состояния Моцарта дал Пушкин в своих «Маленьких трагедиях». Сальери, как представитель культуры старой, культуры средневековой, имеет другое отношение к Богу – Бог это такое величие, к которому человек может только идти, которому человек может только служить, но не может человек возомнить или допустить, что он и Бог – это одно и то же. Поэтому Сальери предполагает серьезное отношение к Богу, вечный каторжный труд служения этому Богу в качестве музыканта. И тут приходит Моцарт. Сальери понимает значение Моцарта, он говорит ему: «Ты, Моцарт, Бог, и сам того не знаешь». Представляете, человек служит всю жизнь идее, карабкается туда, к божественному, а тут приходит человек, который уже и есть Бог. Сальери это возмущает, его можно понять. Его возмущает, когда Моцарт, да и вообще любой человек, может, играючи, относится к такому серьезному делу, как господь Бог. Но Моцарт может, ибо он пишет такую музыку, в которой божественное полностью растворилось в человеческом. И в свою божественную музыку он вкладывает такие обывательские сюжеты, как тот, например, который отражен в его «Женитьбе Фигаро». Если Бах писал музыку по форме серьезную, музыку, по форме связанную с церковным культом, писал мессы, то Моцарт пишет оперы, сюжетами которых могут быть интриги, скажем, дворянского слуги Фигаро. Вообще оперы предпочитают человеческие сюжеты небесным, но в этих человеческих сюжетах средствами музыки выражается вся бесконечная мощь человеческого духа. Это, конечно, возмущает Сальери, и он считает, что это несправедливо, и он, как представитель старой культуры, убивает Моцарта, как представителя новой зарождающейся культуры. В общем, эта коллизия не нова. И мы с ней уже встречались. Так же и греки, как носители эстетической культуры, умертвили Сократа, потому что он высказывал идеи, которые могли иметь смысл только в следующей, христианской, культуре. Так и иудеи распяли Христа, не поняв и не приняв его великую идею. И, наконец, Бетховен. Бетховен уже не играет с божественным даром человека, а создает такую музыку, которая раскрывает этот божественный дар человека в его действенном проявлении: в борьбе за справедливость, в борьбе со злом, вообще в творении мировой гармонии – иными словами, Бетховен создает героическую музыку, формирует героический стиль, и формой, в которой он это осуществляет, является симфония. Симфония – это форма героической музыки, где человек, поднявший себя на уровень Бога, стремится поднять до уровня своего божественного духа мир, стремится созидать земное царство божье, или, что то же самое – царство разумного человека.

Обратимся теперь к художественной литературе. В чем тенденция развития художественной литературы в культуре Нового времени? В интеллектуализации художественного произведения. В чем это выражается? В том, что художественное слово стремится перейти, и даже переходит, в слово научное, в слово философское. Начинается этот процесс с того, что герои художественных произведений, а в их лице и авторы, начинают заниматься рефлексией, т. е. начинают осмысливать то, что происходит в художественном произведении. Герой новой европейской литературы не только действует, но и осмысливает свои действия. Автор, художник, в свою очередь, не только описывает происходящее по ходу сюжета, но и пытается выносить суждения, т. е. пытается определять в понятиях, анализировать то, что происходит в его художественном произведении. Вот что означает тезис, утверждающий, что художественная литература Нового времени имеет тенденцию к интеллектуализации. Давайте, чтобы не быть голословными, проследим, как проявляется эта тенденция в трех великих явлениях художественной литературы Нового времени.

Обратимся к творчеству английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира. Это имя вам, несомненно, известно из курса литературы, напомним лишь, что время его жизни выпадает на конец XVI – начало XVII в. Для нас важно, что именно Шекспир впервые создает в художественной литературе образ рефлектирующего героя, рассуждающего, размышляющего героя – это образ Гамлета. В рефлексии, в рассуждении Гамлету открывается то особое состояние человека, в которое его ввергает дух рационалистической культуры: одной стороны – благостное, с другой – удивительно тягостное состояние, которое связано со свободой человека. «Распалась связь времен» – знаменитая фраза из «Гамлета», в которой обнажается причина того состояния, в котором оказался человек в культуре, утратившей идеалы старого мира и еще не утвердившей новых ценностных ориентиров. Лучи Солнца уже больше не производят ничего, кроме червей на падали – замечательный шекспировский образ, образ полного упадка мира, распада бытия в пространстве, во времени, в смыслах. Но дело не в том, что мир распадается, мир вообще во все времена имеет тенденция к разложению, к распаду, и человеку всегда надо обладать большой духовной силой, чтобы удерживать мир в единстве, синтезировать время. Не распад мира мучает Гамлета – его мучает то, что теперь в мире как раз и не осталось тех духовных сил, которые могут этот синтез совершать, которые могут восстанавливать красоту, добро и справедливость. Гамлет – предвестник новой эпохи, он чувствует оставленность человека в мире, в котором нет Бога, в мире, в котором божественный дух исчерпал себя, в мире, в котором нет даже античной судьбы, которая могла бы наводить порядок помимо воли человека. Больше нет в мире сил, кроме самого человека, обладающего свободой разума и воли, которые могли бы этот мир удержать – вот это понимает Гамлет. И в то же время, понимая это, он еще не способен мобилизовать свои духовные силы для того, чтобы упорядочить мир, чтобы взять на себя ответственность за все, что в нем происходит. Отсюда постоянные метания шекспировского героя. Отсюда знаменитый гамлетовский вопрос – «быть или не быть?». Отсюда трагичность его состояния – Гамлет чувствует величие человеческого предназначения, но в то же время он чувствует и тяжесть, непосильность этой ноши. Поэтому он медлит с действиями. Гамлет – это герой, которого осознание своего уникального, непривычного ему положения в мире ввергло в состояние апатии, бездействия. Гамлет – скорее размышляющий, чем действующий, герой. Гамлет – это всегда символ замедленной рефлексии, которая не торопится действовать, ибо понимает бесконечную ответственность за это действие и, может быть, даже и не видит ближайших возможностей своей цели достичь. Поэтому он как бы отделывается иронией по отношению к миру, злобной такой насмешкой над этим разлагающимся миром. Он, скорее, помогает ему разлагаться, нежели находит силы для синтеза этого мира.

Закономерно, что в литературе должен был появиться другой персонаж, который от рефлексии переходит к действию, который сам окунается в цепь мирских событий, проходит через все, что есть в мире, по всей той лестнице бытия, о которой мы говорили – от низменного до возвышенного. Таким героем, героем бесконечного действия является Фауст – второй знаковый персонаж литературы Нового времени. Фауст – герой одноименного произведения, написанного Иоганном Вольфгангом Гете, великим немецким поэтом XVIII – нач. XIX в. Фауст изначально отказывается от пустой бездеятельной рефлексии. Отсюда известный афоризм из «Фауста»: «Суха теория, мой друг, но древо жизни вечно зеленеет». Фауст – адепт действия, деятельной преобразующей мир силы. Он не рассуждает, он действует, и ради беспредельности своего действия, ради достижения деятельного господства над миром он готов даже вступить в союз с дьяволом – Мефистофелем. Но такой отказ от рефлексии в пользу чистого действия приводит к тому, что Фауста по жизни ведет именно Мефистофель, и благие намерения героя губят и его самого, и близкого ему человека – Гретхен.

Высшего синтеза этих двух сторон бытия литературного героя – его бесконечного безудержного действия и его рефлексии – литература достигает в третьем своем мировом явлении, а именно в русском романе, представленном Достоевским и Толстым. Образы героев Достоевского и Толстого воплощают в себе гармоничное единство рефлексии и действия. В романах Толстого и Достоевского мы находим героя действующего, преобразующего себя и мир, и в то же время осмысляющего эти действия – героя, который представляет в себе единство Гамлета и Фауста В связи с творчеством Толстого и Достоевского мы можем говорить о новом виде романа – о философском романе, о таком романе, где герои не только действуют в художественной среде, но и философствуют, осмысляют сущностную основу своих действий. Если у Достоевского эта рефлексия еще разбросана между героями, т. е. каждый из героев представляет своеобразного маленького философа, который осмысляет то, что он делает, и осмысляет другого героя (поэтому наш крупный советский исследователь, культуролог Михаил Бахтин говорил о полифонизме произведений Достоевского, имея в виду, что у Достоевского много идеологов, много рефлектирующих персонажей), то у Толстого мы уже имеем попытку свести все эти рефлексии в единство. В художественных произведениях Толстого появляется философская мысль самого автора. В «Войне и мире» она доходит до такого накала, что автор заканчивает художественное повествование философским текстом. Перечитайте эпилог к роману Толстого «Война и мир» – он представляет собой не что иное, как философский трактат о всемирной истории. Но в то же время, это не оторванное от художественной ткани всего произведения философское отступление. Концовка романа Толстого есть квинтэссенция всего пронизанного философией художественного целого «Войны и мира». В творчестве Толстого тенденция интеллектуализации искусства, доходит до своего завершения, до своей высшей точки, когда рефлексия в романе достигает такого накала, что она уже выступает за пределы художественной формы и смыкается с формой науки, переходит в философствующую мысль.

 

Вопрос 3. Религия и атеизм в западноевропейской рационалистической культуре

Мы говорили, что господствовавшая в средневековой христианской культуре религиозная форма творчества в рационалистической культуре уступает место творчеству научному, и это отражается, в том числе, и на религии, именно религии христианской, поскольку мы рассматриваем европейский рационализм. Эти изменения в религиозной сфере в культуре Нового времени проявляются двояким образом: во-первых, они затрагивают внутреннее содержание самой христианской религии и, во-вторых, происходит существенная перемена в отношении к религии вообще. Эти два процесса, существенные для религиозной жизни в рационалистическую эпоху, выражаются в таких явлениях, как Реформация и атеизм.

Давайте рассмотрим первую тенденцию, а именно изменение внутреннего содержания религии, затронувшее как основоположения христианской веры, так и статус христианской церкви. Начало формирования рационалистического типа культуры ознаменовалось кризисом католической церкви, более тысячелетия определявшей духовную жизнь Западной Европы. Этот кризис был проявлением глубокого внутреннего противоречия, которое пронизывало всю церковную жизнь Средневековья уже в силу той позиции, которую занимала католическая церковь в жизни общества. Взяв на себя функцию соединить земное и небесное, человеческое и божественное, католическая церковь всегда пребывала между этими двумя сторонами бытия – между конечным и бесконечным, между низменным и возвышенным, между материальным и духовным. Находясь в центре этого противоречия, церковь всегда была на грани срыва, и в конце концов эта двойственность ее положения в середине II тыс. проявилась в глубоком внутрицерковном кризисе, расколовшем западный христианский мир и приведшем к отделению от католической церкви массы верующих и образованию новой христианской конфессии – протестантизма. Почему и как это произошло? Какие последствия как для религиозной, так и для общекультурной европейской ситуации, имел этот церковный раскол?

Выступив как социальный институт, претендующий на то, чтобы определять не только религиозную, но и мирскую жизнь общества, церковь, помимо собственно религиозного служения, необходимо должна была входить в мирские интересы, брать на себя определенные мирские функции, втягиваться в конечные, материальные отношения. В конце концов обмирщение католической церкви выступило настолько непосредственно и открыто, так далеко увело ее от религиозного предназначения, что это противоречие церковного бытия обнаружилось со всей ясностью и вызвало серьезное возмущение среди искренне верующих и мыслящих людей Европы. В чем же проявилось это противоречие? В том, что церковь низвела дело религии до грубо мирского уровня, превратила божественное в предмет земного суетного предприятия, стала торговать прощением грехов и довела эту торговлю до гигантских размеров, сделав ее ощутимым источником своего материального благосостояния. Это отношение, в которое церковь вступала со своими приверженцами, в котором она за деньги отпускала им грехи, тем самым именем Бога обещая им спасение в царстве небесном, выразилось в практике продажи индульгенций. Величина прощаемых грехов зависела от той суммы, которую вносил жаждущий отпущения грехов, а значит, божья милость, проявлять которую на земле взялось католическое духовенство, зависела не столько от искренности веры и добродетели человека, сколько от толщины его кошелька. Иными словами, Царство Божье стало предметом прямой, циничной торговли. В конце концов чаша терпения верующих, хранящих в душе истину христианской идеи, переполнилась. В среде самой католической церкви, в сословии духовенства, стало нарастать недовольство, которое неминуемо должно было привести в прямому выступлению против чуждой, более того, противоречащей духу христианства деятельности, поощряемой папской церковной властью.

Первым человеком, осмелившимся открыто выразить нараставшее недовольство, прямо указать на порочный характер практики продажи индульгенций, стал немецкий священник Мартин Лютер. Его и принято считать идеологом и организатором движения, получившего в исторической традиции название Реформация. В 1517 году Мартин Лютер обнародовал свои знаменитые «95 тезисов», в которых, надо сказать, в очень сдержанной форме выразил свое несогласие с практикой продажи индульгенций. Католическая церковь не разделила беспокойство Мартина Лютера по поводу индульгенций, более того, римская церковная власть сочла его выступление непозволительной дерзостью, чуть ли не ересью, и инициировала расследование, которое грозило Лютеру, как духовному лицу, серьезными негативными последствиями. Мартин Лютер отказался явиться в Рим для разбирательства дела, чем окончательно настроил против себя церковную власть. Вместе с тем, недовольство католической церковью в среде верующих – и священнослужителей и мирян – оказалось настолько сильным и приобрело настолько массовый характер, что вокруг Мартина Лютера сплотился круг сторонников, и немалый. Противостояние с католической церковью неожиданно быстро переросло в крупномасштабный конфликт и закончилось отказом массы верующих подчиняться римской церковной власти. Так образовалась новая христианская конфессия, которая получила название «протестантизм». Само название «протестантизм» связано не с тем, как иногда думают, что Мартин Лютер и его религиозные последователи протестовали против нарушающей, в их понимании, заветы Христа практики католической церкви, в частности практики продажи индульгенций, хотя по существу в этом есть смысл. Наименование новой конфессии возникло в историческом контексте ее утверждения в Германии. Здесь ряд князей-лютеран, т. е. сторонников и последователей Мартина Лютера, вынесли на заседание Рейхстага официальный протест против попыток имперской власти лишить их права свободно выбирать форму вероисповедания. Этот протест был удовлетворен, и за сторонниками Лютера, а позже и за христианами в других странах Европы, выступившими против католической церкви и вышедшей из-под ее юрисдикции, закрепилось название «протестанты».

Мартин Лютер оказал большое влияние на развитие новых религиозных идей в Германии, немецкая форма протестантизма поэтому получила название лютеранство, по имени своего первого идеолога и основателя. Однако процесс Реформации не ограничился Германией, но очень быстро охватил весь европейский мир. В Швейцарии в это же время, в первой половине XVI в., выступил другой видный представитель Реформации – Жан Кальвин. Отсюда кальвинизм (название это, как вы понимаете, происходит от имени Кальвина) проник во Францию, где его последователи получили известное вам из истории наименование гугеноты (вспомните знаменитую Варфоломеевскую ночь, когда французские католики устроили массовую резню среди протестантов-гугенотов), в Нидерланды, в Шотландию и Англию, где кальвинизм получил название пуританизм, а его последователи стали называться пуританами. В Англии протестантизм имел и собственную, независимую от кальвинизма, историю. Его инициатором выступил английский король Генрих VIII, который отказался подчиняться папе римскому и провозгласил себя главой церкви в Англии. Интересно, что поводом к такому демаршу английского короля явилось не его религиозное благочестие, а напротив, сугубо мирская проблема – папа римский, следуя католической традиции, отказался аннулировать брак Генриха VIII, желавшего сменить супругу, чем и вызвал негодование монаршей особы. Вот такие парадоксы сопровождают иногда великие исторические события. Протестантская церковь, возникшая в Англии, получила название англиканство.

Уже сама история реформационного движения и образование протестантских религиозных объединений показывает, что протестантизм не формирует единой церковной организации. Протестантизм, в отличие от католицизма, даже в отличие от православия, конфессия очень неоднородная и по своему составу и по принципам организации религиозной жизни. Протестантизм – это собирательное название для всех многообразных религиозных объединений, которые возникли на волне реформационных идей. Лютеранство, кальвинизм и англиканство – наиболее ранние, традиционные протестантские объединения, которые за долгое время своего развития приобрели прочные организационные формы и по праву именуются протестантскими церквами. Однако реформационное движение породило и другие религиозные образования, которые принято относить в позднему протестантизму и которые представлены множеством церквей, движений, сект, число которых постоянно растет. Конечно, все эти группы, секты, церкви – христианские, но в протестантизме мы не найдем такого идейного единства или, тем более, единства организационного, которое мы находим в православии и особенно в католицизме. В сегодняшнем мире протестантизм распространен на его родине в Германии, в скандинавских странах, в Англии, в Соединенных Штатах Америки. В других странах Европы и мира также есть протестантские религиозные объединения, но здесь они не выступают в качестве религиозной доминанты, соседствуя с другими, иногда более влиятельными, религиозными конфессиями.

Несмотря на свою неоднородность и организационную децентрализацию, все протестантские религиозные общины объединены некоторыми едиными религиозными принципами, которые составляют их особенность по отношению к другим христианским конфессиям. Давайте поэтому обратимся к идеям протестантизма и, прежде всего, рассмотрим те принципы, которые знаменовали его появление и привели к размежеванию с католической церковью. Уже идеологи раннего протестантизма поняли, что все беды католической церкви происходят из того, что миссия, которая была задана церковью самой себе, не соответствует сущности христианской идеи. Сущность христианской идеи состоит в том, что каждый человек в своем духе един с Богом, ведь Христос для того и приходил в мир, чтобы осуществить не внешнюю, а внутреннюю связь человека и Бога, связь в вере, связь в любви, связь в мысли – связь, осуществляемую в каждой человеческой душе. Итак, в самой христианской идее уже явно выступает внутренняя связь между Богом и человеком как сущность вообще отношения человека и Бога. Вопреки этому, католическая церковь поставила своей задачей осуществить внешнюю связь между Богом и человеком, она заявила себя как институт, опосредующий отношение Бога и человека. В этом и состоит величайшее противоречие самой католической церкви – в том, что способ ее бытия, ее собственные задачи противоречат сущности христианства. По духу христианской идеи не может и не должно быть посредника между Богом и человеком. Поэтому вся идейная и организационная деятельность протестантизма была направлена, прежде всего, на то, чтобы вернуть христианство к его первоначальной идее, изжить церковь как институт, дающий внешнюю связь, внешнее, опосредованное отношение Бога и человека, вернуть церкви ее первоначальную идею. (Вспомните, что в истоках христианской идеи церковь понималась как внутренняя духовная связь между людьми во имя Бога и вместе с Богом, а не как какая-то сословная организация, которая берет на себя функции осуществления этой связи.)

Итак, восстановить непосредственное отношение человека с Богом – вот задача протестантизма, вот смысл всего протестантского религиозного движения. Задача эта диктует и реформу религиозной жизни во всех ее формах, которую предпринял протестантизм. Прежде всего, необходимо было обратить человека к первозданному божественному слову, к тексту Библии. В католической церкви текст Библии, которая существовала исключительно в латинском переводе, воспринимался через массу комментариев, которые давались Библии католическим духовенством. Наравне со священным текстом Библии католицизм признает и тексты, созданные иерархами и идеологами католической церкви, т. е. наравне со священным писанием католицизм признает и священное предание, тексты, возникшие в ходе исторического развития церкви. Протестантизм отказывается от всех текстов священного предания и заявляет принцип исключительного авторитета Библии. Никакие тексты, созданные после Библии, для протестантов не имеют статуса священных текстов. Библия, и только Библия, содержит в себе всю полноту христианской истины, поэтому она не нуждается в текстовых дополнениях. Утверждая исключительный авторитет Библии, протестантизм признает право и даже вменяет в обязанность каждому верующему читать, знать и понимать библейский текст, притом понимать его прямо, буквально, усматривая в слове Бога открытую, а не замаскированную символикой истину. Такая позиция имела то немаловажное для культуры в целом следствие, что Библия уже в первые годы реформационного движения стала переводиться на национальные языки народов Европы, а позже была переведена и на все основные мировые языки.

Вторым важнейшим принципом протестантизма, вслед за принципом исключительности Библии в качестве священного текста, является принцип исключительности личной веры каждого христианина в его общении с Богом. Это очень важный для протестантизма принцип, отразившийся не столько в догматическом, сколько в организационном и культовом плане. Что означает этот принцип по существу? Бог обращается к каждому человеку лично, Бог присутствует в сердце каждого человека лично, Бог страдал на кресте, искупая грехи каждого человека, а поэтому нет необходимости в какой-то особой сословной организации, которая от имени Бога могла бы решать вопросы человеческого спасения, вопросы отпущения грехов, производить над человеком земной суд от имени Бога. Речь идет об очень серьезном вопросе, а именно – об отрицании церкви как сословной организации, отрицании священнослужителей как людей, особо приближенных к Богу. С точки зрения протестантизма, все люди одинаково причастны Богу через то, что Бог пришел в мир и пожертвовал собой ради их спасения – такова идея протестантов. Поэтому церковь, как особая сословная организация, как организация, обладающая особой святостью по отношению к другим людям, не признается протестантами. Священник рассматривается в протестантизме не как лицо, особо приближенное к Богу и опосредующее отношение человека и Бога, а как равный среди равных, как помощник, как брат, как человек, обладающий бо́льшими способностями человеческого плана, т. е. умеющий лучше говорить, лучше мыслить, иногда, но не обязательно, имеющий специальное образование и бо́льший религиозный опыт, и только поэтому способный помочь другим людям прийти к Богу, общаться с Богом, разрешать какие-то насущные вопросы религиозной жизни. Отсюда протестантская культовая практика часто допускает исполнение культа людьми непрофессиональными, ведущими такой же светский образ жизни, имеющими такую же светскую профессию, как и другие прихожане. Отрицая особый статус священнослужителей, уравнивая всех верующих перед Богом, протестантизм вполне последовательно отрицает и такую форму организации религиозной жизни, как монастыри. Мир есть то место, где каждый верующий в союзе со своими братьями и сестрами по вере должен строить Царство Божье.

В отношении религиозного культа надо сказать, что в протестантизме он предельно упрощается. В культовой практике отбрасывается все, что связано с косной материей, все, что может подменить Бога как чисто духовное существо. Иконы, святые мощи, роскошь и помпезность храма – все это внешне Богу и все это является грубым материальным суррогатом, который подменяет человеку общение со святым духом. Поэтому протестанты отказываются от святых реликвий, икон, сводят к минимуму убранство храма, а некоторые течения протестантизма и вовсе не связывают богослужение с храмовым действом. Сокращаются и признаваемые протестантами формы культовых обрядов. Так, большинство протестантов из принятых в других христианских конфессиях таинств признают только крещение и причащение. Надо сказать, что различные течения протестантизма имеют по отношению друг к другу некоторые культовые особенности, но в целом тенденция к упрощению внешней стороны богослужебной деятельности присуща им всем.

Рассмотренные нами особенности протестантизма изменяют не только внешние формы религиозной жизни верующих, последствия их гораздо глубже и даже, можно сказать, носят тотальный характер применительно к образу жизни христианина вообще. Это выражается в том, что сфера сакрального, религиозного как некая специфическая сфера, отдельная от других областей человеческой жизни, исчезает. Протестантизм уничтожает все объективные реальные формы, в которых существует религия в культуре и в обществе, оставляя для религии место только в сердце человека, в его душе, в его уме. Поэтому религиозная жизнь перестает быть какой-то отдельной сферой человеческого бытия, теперь она пронизывает все человеческое существование, всю его мирскую жизнь. А поэтому, как ни парадоксально, человек начинает искать проявление божественного в своих конечных земных формах бытия: в семье, в гражданском обществе, т. е. в сфере своей профессиональной деятельности, в борьбе за власть, т. е. в сфере политики. Иными словами, религия обмирщается, религия становится регулятором мирской жизни, она пронизывает все сферы мирской деятельности, и теперь все сферы мирской деятельности становятся важными для человека. Более того, успех человека в семье, успех человека в профессии, прежде всего в предпринимательстве, успех человека в политической карьере для протестанта становится показателем его богоизбранности. Это обмирщение религии одновременно связано с ее вульгаризацией, с принижением ее до уровня земных конечных дел человека. Эту тенденцию к обмирщению религии и превращения ее в некий движущий фактор материального прогресса, движущий фактор буржуазного общества, движущий фактор предпринимательства основательно раскрыл выдающийся ученый конца XIX – нач. XX в. Макс Вебер. В своей известной книге, которая называется «Протестантская этика и дух капитализма», он показал, что именно основополагающие религиозные идеи протестантов являются идеологической основой современного буржуазного мира с его безудержным стремлением к извлечению выгоды, к материальному богатству. Таким образом, рационалистическая эпоха обнажила внутренние парадоксы самой религии, ее заведомую ограниченность в качестве формы духовной организации жизни людей. И мы видим это на примере протестантизма, который по своей сути есть детище рационализма. Пытаясь избавить религиозную жизнь от материального интереса, от материальных элементов, протестанты на самом деле свели всю религиозную жизнь к этому материальному интересу и отождествили ее с ним.

Внутренний кризис религии, который, как видите, продолжился и в протестантизме, не мог не вызвать в культуре негативную реакцию на религиозную жизнь вообще. Эта внешняя реакция нашла свое выражение в атеизме как специфическом умонастроении европейской культуры Нового времени. Атеизм вообще – это идейная позиция, форма духовного творчества, открыто направленная против религиозного мышления. Такое явление, как атеизм, было незнакомо предшествующим эпохам, ибо только там, где религия достигла совершенства, может выступить и ее отрицание, т. е. форма мышления, форма культурного творчества, которая не только различает себя с религией, но открыто противопоставляет ей себя и делает целью своего существования борьбу с религией. Такая форма культурного творчества появляется в эпоху рационализма именно потому, что здесь религия достигла своего совершенства и всякое дальнейшее движение в этой области уже связано с отрицанием религии. Атеизм, как форма антирелигиозного свободомыслия, достигает вершины и полноты своего выражения, конечно, не в XV и не в XVI веках, а в более позднюю эпоху. В европейской культуре его наиболее ярким идеологом является немецкий философ Фридрих Ницше, живший во второй половине XIX века. Ницше – мыслитель необыкновенно глубокий, и в то же время в европейской культуре последних полутора столетий нет фигуры более противоречивой. Дело в том, что Ницше не просто выступает против религии, именно религии христианства как наиболее развитой формы религиозного сознания вообще. Ницше – ниспровергатель всех современных ему культурных ценностей, его девиз – переоценка всех ценностей. Он отрицает саму основу ценностного отношения к миру, отрицает мораль. Почему? Потому что мораль с ее понятием о добре и зле формировалась до рационализма на религиозной основе, да и в рационалистическую эпоху представление о добре и зле по инерции еще зиждется на религии. Ницше рассматривает религию и всю человеческую мораль, которая возникла на почве религии, как форму умаления человеческой свободы, как форму, которая сковывает исконные человеческие возможности, как форму, унижающую достоинство человека, более того – как форму, и на этом Ницше настаивает, которая позволяет господствовать одному человеку над другим. Весь пафос его произведений направлен на доказательство того, что религия и возникающая на почве религии мораль, умаляют человека и в силу этого должны быть отброшены, должны быть подвергнуты отрицанию.

 

Вопрос 4. Наука в западноевропейской рационалистической культуре

Именно в науке европейская рационалистическая культура находит истинную, наиболее адекватную форму своего выражения. Наука, как форма культуры, господствует в рационализме. На начальном этапе формирования рационалистического типа культуры первая задача западноевропейской науки, которая еще существует в среде, не изжившей религию, – отвоевать у религии мир, или, как говорил Макс Вебер, расколдовать мир. Отнять мир у божественных сил и вверить его человеческому разуму, сделать мир, материальный и духовный, максимально прозрачным для человеческого разума, выразить мир в понятиях разума и позволить человеческой воле преобразовать мир по своему собственному плану – вот главная задача науки. Посмотрим, как это делает наука Нового времени. Мы говорили о трех формах научного мышления – математической, частнонаучной и философской. Рассмотрим каждую из них в контексте развития науки Нового времени.

Именно математика является той формой, в которой наука в целом начинает движение к рационализму от теологически мыслящего Средневековья. Новая европейская наука начинается с математики. Почему? Математика, изучающая всеобщие количественные отношения в пространстве и во времени, могла и должна была отвоевать пространство и время у господа Бога, могла и должна была представить человеку пространство и время как формы, послушные его разуму, как формы, подчиненные рассудочному расчету, как формы, в бесконечность которых человек может проникнуть и в любой точке пространства и времени показать действенность своего рассудка. Иными словами, математика должна была универсализировать пространство и время, причем универсализировать уже на почве человеческого рассудка, т. е. сделать их универсально доступными рассчитывающему, измеряющему человеческому уму.

Такая интерпретация пространства и времени впервые появляется – и это первое великое достижение новоевропейской математики – у Декарта. Такое представление пространства находит место в декартовой системе координат. Итак, первое эпохальное достижение математики – введение Декартом системы координат. Человеку современной культуры, знакомому с декартовой системой координат еще из курса элементарной школьной математики, это утверждение может показаться преувеличением. Что здесь эпохального? А то, что через эту систему координат, которая охватывает всю бесконечность пространства, мы делаем все пространство исчислимым, мы делаем все пространство определяемым через человеческий рассудок, т. е. рассудок может исчислить любую точку в этом пространстве, отношение ее с любой другой точкой, проследить и математически выразить ее движение. Таким образом, весь бесконечный мир, попавший в такую систему координат, становится понятным для человеческого рассудка. А это значит, что в таком мире не остается места для каких-то божественных сил, в нем нет укромных, потаенных уголков, которые имели бы потустороннее для человека божественное значение. Как представлял мир средневековый человек? Вот Земля, где все конечное, тварное, где пребывает человек, но есть где-то там за сферой звезд, за сферой Луны какие-то бесконечные сферы, где пребывает Бог. И говорить о тех сферах я могу только образно, по аналогии, ориентируясь на откровение, которое Бог дает мне в Библии. Теперь, благодаря математике, все пространство в его бесконечности пронизано системой координат, оно исчислимо человеческим рассудком и никаких сакральных мест, которые представляли бы божественную тайну, в таком пространстве не остается.

Охватывая системой координат бесконечное пространство и бесконечное время, человек вынужден разработать метод работы с бесконечным. Раньше бесконечность была прерогативой Бога, теперь бесконечность – прерогатива измеряющего, исчисляющего человеческого рассудка. Значит, человек должен научиться измерять бесконечное. Математика – и это ее второе великое открытие – разрабатывает метод исчисления бесконечных величин. Математика открывает способ работы с бесконечными величинами – интегральное и дифференциальное исчисление. Его основоположниками являются выдающиеся ученые Нового времени – англичанин Исаак Ньютон и немец Готфрид Лейбниц. Итак, Декарт, Лейбниц и Ньютон – три великих гения новоевропейской культуры, «расколдовавших» пространство и время бесконечной Вселенной. В мире, созданном этими людьми, Бог стал нецелесообразной гипотезой и, в качестве таковой, был вытеснен за пределы науки.

На базе этих математических завоеваний развиваются частные науки о природе и духе. И прежде всего наука продвигается вперед в познании природы. Среди частных наук о природе и духе в первые века становления рационалистической культуры приоритет принадлежит частным наукам о природе. Именно на материале природы, в познании природы формируется сам образ науки Нового времени, формируется ее методология, которая действует и по сей день. Позже эта методология переносится и в область наук о духе, но формируется она в естествознании. Здесь мы должны назвать трех великих европейских ученых, которые, исследуя природу, создали саму технологию научного производства, создали образ современной науки – это польский ученый Николай Коперник, XV – XVI вв., итальянский ученый Галилео Галилей, XVI –XVII вв., и Исаак Ньютон, которого мы уже упоминали в связи с развитием математики, англичанин, живший в конце XVII – начале XVIII в. Как развивалась технология научного мышления в деятельности этих трех титанов европейской науки?

Коперник первый заявил и доказал проектирующую, предвосхищающую мощь человеческого мышления. Он первый показал силу гипотетического мышления, сделал гипотезу инструментом научного познания. Человек, опираясь только на силу своего разума, может родить такую идею, которая в состоянии перевернуть всё представление о мире, даже основанное на Библии. Он показал мощь идеи, рождающейся внутри человеческого разума – вот в чем заслуга Коперника. А что это была за идея по содержанию? Это – идея о структуре планетарной системы. На протяжении всего Средневековья господствовала мировоззренческая модель, которая в центр космоса ставила неподвижную Землю – геоцентрическая модель мира. Коперник выдвинул идею о том, что в центре планетарной системы находится Солнце, а Земля, как и другие планеты, вращается вокруг Солнца, при этом видимое движение звездной небесной сферы является следствием вращения Земли вокруг своей оси. Т. е. он создал примерно ту планетарную модель, которой пользуемся мы сегодня. Но дело не в том, что Коперник создал гелиоцентрическую модель, не в этом его главная научная заслуга. (Вспомните, что еще в античном мире Аристарх Самосский строит гелиоцентрическую модель мироздания.) Заслуга Коперника носит методологический характер, и состоит она в том, что он вообще показал и доказал, что человеческая гипотеза может изменить представление о мире, может объяснить человеку мир.

Однако человеческая идея, научная гипотеза не самодостаточна. Она нуждается в дальнейшей разработке в ходе практического отношения человека к миру, в ходе эксперимента. Значит, с необходимостью должен был появиться другой ученый, который обосновал бы необходимость и мощь человеческого эксперимента, человек, который разработал бы для науки технологию экспериментального познания. И таким человеком, отцом научного эксперимента в методологии европейской науки становится Галилео Галилей. Природа не откроет нам свои тайны и не подтвердит наши гипотезы, если мы сами не будем активно воздействовать на нее, если мы не будем ей навязывать наши вопросы в тех экспериментальных установках, которые мы создаем для решения определенных научных задач. Галилей создал такую экспериментальную установку и, тем самым, положил начало экспериментальному методу исследования в науке. Эта установка была еще очень проста и предназначалась для исследования механического движения. Галилей соорудил наклонную плоскость с переменным углом наклона и замерял движение круглых шаров в движении с этой плоскости, исследуя отношение между скоростью их движения и наклоном этой плоскости. Вот какова была первая элементарная экспериментальная установка, и задачи, решаемые с ее помощью, были для начала очень простые. Однако так появляется эксперимент как необходимый элемент научной технологии. И каждый современный ученый-экспериментатор, какие бы сложные задачи он ни решал и какие бы сверхсложные экспериментальные средства при этом ни применял, стоит на плечах великого Галилея с его элементарным экспериментальным устройством.

Наконец, третий титан европейской науки – Исаак Ньютон, основываясь на гипотетическом методе Коперника и на экспериментальном методе Галилея, впервые создает научную теорию, дающую целостное объяснение мира, такую теорию, которая может объяснить все, что происходит в мире, на основе человеческих понятий, в которых находят выражение законы природы. В теории Ньютона мир впервые представлен и математически просчитан как некоторая законосообразная целостность, как система законов, доступных человеческому разуму и выраженных в человеческом разуме. Можно сказать, что Ньютон создает первую естественнонаучную модель мира. Другой вопрос, что это механистическая модель, что мир он объяснил, исходя из механических законов, что и сама эта модель и способы ее построения будут впоследствии наукой пересмотрены. Дело не в этом. В науке вообще нет вечных истин, она их не терпит. Истинное величие теоретического детища Исаака Ньютона заключалось в том, что это была первая научная теория, которая дала целостное объяснение мира, не прибегая ни к каким потусторонним божественным силам.

Философия Нового времени занимается разработкой принципа абсолютности человеческого мышления, абсолютности человеческого разума. Это – ее главная задача. Первым о принципе абсолютности человеческого разума заявляет французский философ первой половины XVII века Рене Декарт, о котором мы уже говорили как о великом математике. Теперь мы должны сказать, что Декарт сделал для мировой культуры неизмеримо больше, чем вместили его математические идеи. Декарт философски доказал, что в мире нет ничего более достоверного и более самодостаточного, чем человеческая мысль. Ни господь Бог, ни предметы материального мира не обладают такой самодостаточностью, такой очевидностью, как человеческая мысль. Только бытие человеческой мысли, осознаваемое в человеке, может быть фундаментом всей Вселенной. Отсюда принцип декартовой философии: «Cogito ergo sum» – «Я мыслю, следовательно, я существую», ставший девизом всей философии Нового времени. Следующий великий европейский философ Нового времени – Иммануил Кант, немец, живший в XVII – начале XVIII в. Если Декарт заявил о бесконечной мощи человеческого разума и обосновал ее в философии, то Кант решил проверить эту мощь и определить границы человеческого разума. Иными словами, он решил, как он сам говорил, дать критику человеческого разума, установить его пределы, и вообще выяснить – есть пределы у разума человека или он действительно безграничен в своих возможностях. Причем, Кант искал эти пределы в разных сферах применения разума – в искусстве, в религии и, главным образом, в науке. Поэтому философию Канта называют критической. Но вершина философской мысли Нового времени связана с другим философом, тоже немцем, полное имя которого Георг Вильгельм Фридрих Гегель. Именно Гегель создал систему абсолютного человеческого разума, в которой соединил все достижения современной ему культуры и в которой объяснил все, что происходит в мире, начиная от движения светил и заканчивая самой философией. Гегель создал энциклопедию философской мысли, эта система разума и называется им энциклопедией философских наук, т. е. наукой обо всем, наукой, которая соединяет все. Гегель создает всеобщую науку на почве человеческого разума.

 

Вопрос 5. Кризис западноевропейского рационализма

В предшествующих вопросах темы мы говорили о том, какие достижения имела рационалистическая идея в западноевропейской культуре, как она себя осуществила в искусстве, в религии, в науке, в общественной жизни. Но теперь мы должны сказать, что, несмотря на все очевидные успехи европейской культуры последних нескольких столетий, рационалистическая идея осуществила себя в Западной Европе непоследовательно, что привело западноевропейскую культуру к кризису, который обнаружился уже к середине XIX в., а в XX в. стал очевидным фактом и центральной проблемой в самосознании культуры Европы.

В чем сущность кризиса западноевропейской культуры? Почему мы говорим о непоследовательности рационалистической идеи? С чем связана эта непоследовательность? Она связана с тем, что рационалистическая идея в Западной Европе зародилась и делала первые шаги в среде предшествующего типа культуры, в среде религиозного типа культуры. Культура Западной Европы сформирована христианством. Германские племена, потомки которых – англичане, немцы, французы и другие народы Европы – создали западноевропейскую культуру, в свое время приняли христианскую идею и развили ее как свою идею, как идею своей культуры. В свою очередь, новая идея, идея рационалистическая, зародилась уже внутри христианской культуры, так же, как свое время христианская идея вызрела в недрах старой, античной, культуры. В Римской империи, в римско-эллинистическом мире проповедовал Христос, писали свои произведения первые христианские мыслители, формировалась христианская церковь – все эти процессы происходили именно в недрах античной культуры, т. е. в недрах эстетического типа культуры. И пока христианская идея не окрепла, она существовала в чуждой ей культуре. Когда же появились новые народы – народы молодые, сильные, способные дальше развивать эту идею, когда на арену мировой истории вышли германские народы, Римская империя пала, а вместе с ней ушла в прошлое и та социокультурная среда, в которой зародилась и получила первое оформление христианская идея. Уже в эпоху Средневековья христианская культура получает наивысший взлет, достигает классической формы выражения своей идеи. Нечто подобное происходит и с рационалистической идеей. Она зарождается в недрах старой христианской культуры и делает там первые шаги, разворачивает свои первые формы, создает свои первые творения до тех пор, пока она может уживаться со старой культурой – культурой религиозной. А когда это противоречие – старой и новой культурных идей – обнаруживается явно, то сама европейская культура впадает в состояние кризиса, который вообще приводит к упадку культуры, к ее прагматизации. Давайте рассмотрим, в каких тенденциях проявилась непоследовательность, двойственность западноевропейской культуры.

Прежде всего, мы должны сказать о том, что наука, очень громко заявив о себе в европейской культуре в связи с рационалистической идеей, так и не стала абсолютной формой сознания, т. е. такой формой сознания, которая охватила бы всю европейскую культуру, все европейские народы и определила бы все сферы их жизни. Иными словами, наука в Западной Европе так и не стала идеологией. В вопросах идеологии, в вопросах мировоззрения, т. е. тогда, когда перед западноевропейским человеком вставали вопросы о предельных смыслах бытия – о назначении человека, о назначении народа, о назначении истории, он отворачивался от науки и обращался к религии. Позиции религии были существенно ослаблены наукой, но тем не менее в предельных вопросах человеческого бытия, когда человек вопрошал о вечном, он обращался к старой доброй религии. Эта тенденция была настолько сильна, что даже сама наука эти вопросы – вопросы жизни и смерти, вопросы общественного идеала, вопросы цели человеческой истории – отказывалась решать, пасовала перед религией. Примером такой робости европейской науки может служить вывод, который делает Макс Вебер – крупный западноевропейский ученый, социолог, исследующий общество. В статье «Наука как призвание и профессия» Вебер, занимаясь сам научным творчеством и высоко его оценивая, показывая необходимость науки для современного человека, тем не менее говорит, что наука может нам раскрыть технологии, по которым существует природа, технологии, по которым существует человек, но наука не может сказать о том, из чего все берет начало и в чем все находит свой конец, т. е. ответить на вопросы о первопричине мироздания, о первопричине человеческого бытия, о его цели и смысле. Этого наука принципиально не может. И человечество в поисках ответа на эти вопросы обращается к религии, и не только к религии, но и к другим исторически пройденным феноменам культуры – к искусству, к мифологии и даже к древнейшим формам первобытной культуры таким, как магия, фетишизм, анимизм и т. п. Макс Вебер в указанной статье характеризует это явление изощренной метафорой: он говорит, что в том состоянии, в котором находится сейчас европейская культура, «мертвые боги выходят из могил». Вебер пишет это еще в 20-х годах прошлого века, гениально предвидя всю бесперспективности и трагичность, может быть, даже весь ужас такого процесса, когда отжившие ценности культуры вновь возвращаются и начинают определять сознание отдельных людей, народов, человечества. Разумное, прекрасное и доброе в свое историческое время, будучи воскрешенным на сто, на двести, на тысячу лет позже, становится безобразным, становится ложным, становится злым, даже жестоким.

Крайним выражением этой тенденции в Европе становится фашизм. В этом сущность фашизма как идеологии, которая возникла в Западной Европе, прежде всего в Германии, в XX в., ибо фашизм есть не что иное, как попытка европейской культуры выйти из кризиса, выйти из неопределенности, преодолеть собственное бессилие путем воскрешения древних богов, возрождения отживших, выполнивших свою миссию культурных идей. Какие идеи реставрирует фашистская идеология? Прежде всего идеи природного типа культуры, т. е. мифологического сознания, элементы идей восточной культуры и идеалы эстетического типа культуры. Само выставление природного, антропологического различия людей в качестве идейного принципа есть не что иное, как возрождение природного сознания, возрождение первобытного сознания, или, как мы с вами говорим, природного типа культуры, когда дух себя постигает только в определениях природы, в предметах и формах природы, когда человек определяет себя через природные процессы. Вот и здесь, у фашистов, человек определяет себя, общество, государство исключительно на почве природных качеств. У кого одна форма черепа, те образуют истинное общество, истинное государство, являются истинными людьми, а у кого другая – те не являются истинными людьми, истинными народами, и в силу этого подлежат либо уничтожению, либо использованию в качестве рабов. Вместе с этим воскрешается и культ красоты человеческого тела – отсюда характерный для культуры фашистской Германии интерес к искусству греко-римской культуры. В красоте есть существенный чувственный природный элемент, поэтому и эстетическая форма воспроизводится в фашизме. В понимании общественных процессов, в социальном прогнозировании господствует магия – идеологи фашизма, включая Адольфа Гитлера, увлекаются астрологией, другими магическими формами сознания, присущими, как вы знаете, первобытному дикарю. Вот что такое фашизм. Вы должны понимать, что истоки фашизма лежат не в произволе отдельных личностей или случайном стечении исторических обстоятельств и политических интересов, истоки фашизма лежат именно в той неопределенности, в которой оказалась вся европейская культура, в ее непоследовательности по отношению к науке. Фашизм является просто крайней формой выражения этого кризиса.

Именно поэтому фашизм и не смог побороть советскую общественную и культурную систему, которая из того кризиса, в котором оказалась Европа, сделала шаг не назад, а вперед, выбрав в качестве определяющей доминанты культуры научную идеологию. Фашизм – путь из тупика европейской культуры, ведущий в прошлое, в сторону непосредственного природного сознания. Советский коммунизм – путь из тупика европейской культуры, ведущий в будущее, в сторону безграничного понятийного мышления. Поэтому столкновение этих двух гигантов – Советского государства и фашистской Германии – есть не что иное, как столкновение двух идеологий, двух культур, одна из которых представляет новую зарождающуюся идею, пусть еще и несовершенную по формам своего выражения, другая цепляется за идеи старые, достигшие своего совершенства в прошлом человечества, но уже не достойные ни его настоящего, ни его будущего. И новая идея дает силы советской политической, экономической и военной системе, дает силы душе каждого советского человека для того, чтобы противостоять политически, экономически и в военном отношении более сильной фашистской системе. В этом состоит всемирно-культурное значение победы советского народа над фашизмом во второй мировой войне. Отсюда понятно, почему именно советский народ смог противостоять фашистской Германии, а не другие европейские народы, которые строили свое бытие на принципах европейского рационализма и в духовном отношении сами находились в том состоянии неопределенности, из которого, собственно, и возник фашизм, а поэтому они и не могли составить альтернативу фашизму.

Вторая деструктивная тенденция в развитии западноевропейского рационализма обнаружилась в тех формах, в которых получил свою реализацию важнейший принцип культуры Нового времени – принцип свободы. Эта вторая тенденция прямо связана, более того, является следствием первой. Открыв бесконечные возможности человеческого разума, открыв мощь человеческой воли, европейцы оставили эту волю и мощь неопределенными. Скованные традициями, полученными в наследство от христианской культуры, они не смогли последовательно пойти по пути науки, а поэтому, выдвинув лозунг человеческой свободы, свободы человеческого духа, европейский дух не смог задать этой свободе определенный путь развития, не смог направить эту свободу на достойное человечества дело. Иными словами, мы можем характеризовать свободу  западноевропейского мира как абстрактную свободу, неопределенную свободу. Не в силах определиться в самой культуре, найти в духовном творчестве достойные для себя цели, свобода западноевропейского человека обращается на ценности, внешние культуре. В какую сферу обращается свобода западноевропейского мира? Где она реализует себя в предельной полноте? Во-первых – в сфере материального производства, материальных потребностей, во-вторых – в сфере борьбы за власть, в сфере политической организации общества. Вот куда уходит вся духовная энергия западноевропейской культуры, вот где европейское человечество осуществляет свою свободу.

Что касается сферы материальных потребностей, то именно потому, что туда уходит духовная энергия рационалистической культуры, мы наблюдаем в Западной Европе и Соединенных Штатах Америки гигантский технический и технологический скачок. Такое явление, как научно-техническая революция, является результатом той безудержной энергии, которую человек направляет на сферу материального производства. Человек свои духовные силы направляет на покорение природы, но не с целью познания истины как некоторой высшей ценности, а с целью создания изобилия материальных благ. Поэтому научно-технический прогресс, осуществившийся на западноевропейской и североамериканской почве, имеет такой жестко прагматический характер. Самой науке рационалистической эпохи, как ни парадоксально, возвращается такой древневосточный оттенок, как прагматизм. Наука становится средством, а не целью, как ее понимали греки и как ее понимали классики рационализма, такие как Ньютон, Галилей, Коперник. В массовом же сознании народов Европы и Америки наука вообще становится средством для получения материальных благ. Таким образом, наука, как и вся рационалистическая культура, прагматизируется.

Здесь происходит очень интересная и неожиданная для рационалистически мыслящего европейца метаморфоза. Пытаясь достичь господства над природой с целью материального потребления, человек сам попадает в зависимость от нее. Подчиняя себе природу, преобразуя природу в материальном производстве, человек создает вторую природу, он создает мир материального производства – мир, где производятся, обмениваются, потребляются материальные блага. Он создает мир экономики, который порабощает человека. Человек становится рабом. Но не рабом естественной природы, которую он подчинил себе, включив ее в мощную, технически оснащенную систему экономики. Сама экономика, эта вторая природа человека, сфера материального производства сделала человека своим рабом. Экономика начинает функционировать по законам, которые не может контролировать человек. Целью экономики является не освобождение человека для духовного творчества, целью экономики становится приращение экономики. Производство начинает действовать как самодостаточная машина. Задача производства – производить все больше и больше. Деньги, в которых выражается материальное богатство, функционируют для того, чтобы снова порождать деньги. Эта самопорождающаяся экономика, самопорождающиеся деньги, самопорождающаяся материальная сфера в такой ее мощи, самодостаточности и господстве над человеком получила название капитала. Итак, экономика, в которую человек вложил свою энергию и на которую он сделал ставку с целью улучшить материальные условия своей жизни, превратилась в работающую саму на себя машину, поглощающую силы человека, причем, не только непосредственно занятого в процессе производства, говоря образно – стоящего у станка, но и капиталиста, который тоже является рабом капитала. Итак, экономика становится самодостаточной, самовоспроизводящейся машиной, пожирающей все духовные и физические силы человека, сферой, в которой жизнь человека теряет всякий смысл. Вот к чему привела прагматизация культуры. Человеком, который в связи с этим провел фундаментальный анализ экономики и показал, по каким законам действует капитал и как он пожирает человеческие духовные силы, как человек отчуждает свой дух в сферу экономики, таким человеком был немецкий ученый Карл Маркс. Именно он первый провел фундаментальное и до сих пор классическое изучение капиталистической экономики – капитала. Так называется и его главный труд – «Капитал». Именно Карл Маркс сделал вывод о том, что духовные силы человека отчуждаются в сфере экономики и поглощаются капиталом, именно он сделал вывод об извращенном, отчужденном от своей собственной сущности состоянии человека в буржуазном обществе.

Наконец, мы указали на то, что неопределенная по существу свобода европейского человека не только обращает себя в сферу материального действия, включается в нескончаемую гонку за материальным успехом, материальным благополучием, но и находит для себя еще одну сферу применения, а именно сферу борьбы за власть – политику. Господство над другим человеком становится одной из существенных задач, которую решает свободная воля новоевропейского человека. Но поскольку к власти стремятся все, а мы с вами говорили, что для новоевропейского правового сознания характерно представление об изначальном равенстве людей, то все люди вступают в бесконечную гонку за власть. Создаются некоторые правила и приемы борьбы за власть и распределения власти между людьми. Властвование над человеком, властвование над обществом становятся некоторой самоцелью для людей, которые стремятся к этому так же, как и к материальному благополучию. Система этих правил и приемов борьбы за власть и распределения власти между людьми называется современной буржуазной демократией, которая есть не что иное, как политический механизм буржуазного общества, сформировавшийся как раз в кризисные века рационализма, именно в XIX – XX вв. Тотальное стремление к власти над людьми, выраженное в политическом механизме буржуазной демократии, соединяется с первой рассмотренной нами тенденцией, именно гонкой за материальным богатством, выраженном в системе капитала. Капитал и власть, вобрав в себя свободную энергию человеческого духа, соединяются, порождая тотальную систему несвободного бытия человека, систему рабства, порожденного принципом абстрактной свободы.

Зная общие тенденции европейской культуры, вступившей в последние полтора столетия в полосу духовного кризиса, вы должны понимать и те процессы, которые в настоящее время имеют место в нашем российском обществе. Вы должны понимать, что те негативные тенденции, которые сопровождают вхождение нашей страны в социокультурную буржуазную систему, не являются исключительно следствием субъективных ошибок тех или иных отечественных политических или экономических лидеров, не выражают они и какие-то особые черты, свойственны только нашему обществу в кризисную эпоху. Это – тенденции, которые вообще выражают кризис западноевропейской культуры, которые выражают прагматизацию культуры и проявляют тот факт, что человеческая свобода, человеческий дух свою энергию направляет на внекультурные сферы, не на духовное творчество – не на искусство, религию и науку, а на борьбу за власть и материальное благополучие. Это вообще тенденция западной культуры последних двух веков.

Мы дали критику западноевропейской культуры, показали основные тенденции в ее кризисном состоянии. Однако, надо сказать, что западноевропейская культура сама осознала свое кризисное состояние, она сама исследовала формы этого кризиса и выработала определенные методы его преодоления. Одно из наиболее глубоких научных событий в этой области мы уже назвали – это экономическое исследование Маркса, осуществленное им в фундаментальном научном труде «Капитал». Но Маркс не только указал и подверг научному анализу те факторы буржуазной социокультурной системы, которые лежат в основе ее кризисного состояния, он сформулировал и позитивную идею, он разработал метод выхода из кризиса, и разработал его на научной основе. Эта научная теория Маркса, в которой он указывает и обосновывает метод выхода из кризиса западноевропейской культуры, получила название «коммунизм». Так, в XIX в. в Западной Европе рождается идея коммунизма, причем, и это очень важно, рождается она именно как научная методология и по своей сути и цели является ответом на то кризисное состояние, в котором находится западноевропейская культура.

Свою позитивную идею, идею коммунизма, Маркс выстраивал, исходя из критики капитала. Раз причина кризиса состоит в том, что человек бросил свои духовные силы в материальный интерес, и материальный интерес поработил человека, значит, выход из кризиса состоит в том, чтобы вернуть человеку его духовные силы. А это возможно лишь в том случае, если человек овладеет мощью капитала, если человек овладеет мощью экономики, если человек разумно отнесется к сфере своих материальных потребностей и сфере своего материального производства. Значит, одна из первых идей коммунизма, одно из первых положений коммунизма – это положение о том, что необходимо подчинить себе капитал. Человек должен осознать свое рабское положение в экономике, свое рабство по отношению к капиталу и должен научиться господствовать над ним – вот это первый фундаментальный тезис коммунизма.

Вторая идея коммунистической теории должна ответить на вопрос – как овладеть капиталом? Для ответа на этот вопрос надо понять, почему человек, вступая в систему материального производства и делая это добровольно, т. е. свободно, становится рабом непонятных и внешних для него сил. Еще раз повторим, что в эту систему экономического рабства, т. е. в ситуацию несвободы, ситуацию, которую человек не может определить своим разумом и своей волей, попадают все фигуранты буржуазной экономики – и капиталисты, и наемные рабочие. Маркс основательно проанализировал механизм функционирования капитала и открыл в нем глубокую диалектическую закономерность. До Маркса ни один ученый не смог раскрыть сущность капитала именно потому, что метод научного анализа, примененный Марксом, носил философский, т. е. всеобщий, характер, тогда как все ученые до него применяли к анализу экономической сферы частнонаучный подход. Что открыл Маркс? Человек идет в сферу материального производства с частным интересом, каждый участник материального производства вносит в этот процесс свою физическую силу, свой интеллект, свою собственность как нечто частное. Но ведь процесс производства не есть частный, обособленный акт, он необходимым образом включен в систему экономики, а экономика действует на уровне общенациональном, в развитом виде – на уровне мировом. Итак, капитал функционирует как некоторая мировая система, ближайшим образом – как национальная. А человек, вступая в систему капитала, входит в нее со своими личными интересами, со своим частным вкладом и ждет, когда он получит частную выгоду. При этом наивный человек не понимает, что частное, т. е. то, что мыслит частным образом, то, что действует частным образом, всегда будет в подчинении у того, что мыслит и действует образом общим. Общее всегда главенствует над частным. Поэтому капитал, как универсальная система, поглощает человека, заставляет его служить себе, и поскольку в сфере материального производства никто не мыслит категориями общими, а все мыслят категориями частными, все преследуют только частную выгоду, постольку все участники капиталистического производства оказываются жертвами этой машины. Вот отсюда Маркс и сделал вывод – как овладеть капиталом. Для этого надо подходить к нему с точки зрения общего интереса. Люди должны объединить свои усилия в отношении к экономике. Капитал должен быть результатом деятельности нации, человечества как сознательного – мыслящего и волящего – целого, а не результатом стихийного сложения частных интересов. В какой реальной форме может быть выработан этот общий подход? Капитал должен перестать быть механической совокупностью частных собственностей, он должен стать единой собственностью человечества, т. е. общей собственностью, общественной собственностью. Раз капитал по своей природе – это единая машина, то и эксплуатировать ее надо единым образом, и тогда она подчинится человеку. Отсюда возникает идея общественной собственности на средства производства и идея экономики как единого национального достояния.

Такое преобразование экономической системы не является для Маркса самоцелью. Коммунизм – не экономическая теория, коммунизм – это идея культуры. Согласно этой идее, разумно организованная экономика является лишь моментом, но моментом существенным, в преобразовании всей духовной жизни человечества. Подчинив себе капитал, подчинив себе материальное производство, общество получает возможность высвободить материальные ресурсы для обеспечения духовной жизни человека, для того, чтобы у человека хватило сил и времени заботиться о ценностях нематериальных, отдавать себя культурному творчеству, совершенствованию своего духа. Человек должен вырваться из рабства капиталу, вернуть себе отчужденную в материальную сферу свободу и обратить ее в сферу духовную. А что это значит? Это значит, что человек сможет обратить свой разум, свою волю на реализацию собственной человеческой сущности – своего бесконечного, божественного духа. Так считал Маркс. Как видите, очень гуманная идея, очень человечная идея, идея, которая, возможно, не реализовала все свои потенции, но, по крайней мере, более перспективная, чем идея капиталистического мира, которая состоит в том, чтобы использовать свой разум и свою свободу для достижения материального успеха. Но эта идея, идея коммунизма, не получила реального воплощения и развития на почве Западной Европы.

Наконец, третий, очень важный, тезис марксизма раскрывает методологию, способ осуществления коммунизма. В какой форме культура должна обеспечить обобществление капитала и подчинение его человеку? Здесь Маркс, в противовес двойственности, непоследовательности предшествующих рационалистических идей, принял однозначную позицию – это должна быть научная форма, это должна быть форма понятийного мышления, всецело полагающаяся на себя и исключающая всякое заигрывание с религией либо какими бы то ни было иными формами культуры. Иными словами, овладеть капиталом, обобществить капитал человек сможет только тогда, когда найдет в себе силы научно отнестись к сфере экономики и к миру вообще, когда он окончательно поймет, что нельзя делить ответственность за судьбу человечества между наукой и религией, когда он сделает науку своей идеологией. Здесь у Маркса выступает очень хорошая аналогия – пока человек не освободится от господства Бога над собой, он не освободится и от господства капитала. Поэтому Маркс заявляет о научной форме сознания, о научной форме культуры как единственно истинной и необходимой для того, чтобы человек стал до конца свободным.

Возникнув в Западной Европе как научная теория, свое практическое осуществление коммунизм получает на иной национальной почве, на исторической почве нашего с вами отечества. Поэтому мы покидаем Западную Европу и переходим на почву той культуры, которая попыталась практически реализовать новую идею – идею коммунизма. Мы переходим на почву российской культуры с тем, чтобы определить ее место и значение в общемировом культурном историческом процессе.